Мир блуждал, он заблудился сам в себе, и все кругом казалось ему незнакомым. Океаны занимались любовью в небе и звезды разлетались каплями прозрачных снов. А месяц плел петлю, чтоб не пропустить такую возможность повеситься над таким чудом, ведь такое бывает лишь однажды все с ног на голову...
Очередная волна любви океанов накатила, ударив по спине жгучую брюнетку, ночь, и месяц уже висел, захлебываясь от удовольствия, посреди мира, счастливый и уже мертвый.
Накануне этого непредвиденного самоубийства, промокшая насквозь от серого и унылого дождя, в двери стучалась неуместная Любовь. В двери дома, в котором обитала бабка Безразличие, и была то вовсе не Любовь, а такая себе Лю, половина той Любви. Честно. Ветер лезвием своего нутра резал живехонькую плоть недосозданной Лю, выжимая слезы из ее глаз. Ночь, безумная шлендра, слонялась миром, ища, где бы выпить кофе и хотя бы поговорить о сексе. То была единственная сфера деятельности, в которой она была по-настоящему искренней.
Но что здесь ночью забыла Лю? Почему ищет убежища за пределами тепла?..
И никто ей не откроет. Не тот день, не та ночь? Не та жизнь? Нет. Просто она устала. От постоянных поисков, недосыпания, переубеждения себя и окружающих в том, что все будет хорошо, если не станет совсем плохо. Кто, если не она? Кому доверить весь этот самовлюбленный мир, населенный недо-пере людьми?
Чья-то мохнатая лапа стала срывать звезды с небосклона, хохотала, чавкала за горизонтом, а затем плевалась огрызками и хрипела. Даже, месяц дернулся в петле. Небо чернело, а на местах, где были звезды, остались дыры, открытые раны, из которых текла синяя кровь. На миг показалось, финал, рыдайте реквием, глотайте слезы. Казалось, на миг, если бы не утро.
Бовь, по-видимому, встал раньше всех. Но разве он ложился спать? Этой ночью голоса внутри него как будто сговорились. Но если бы они только балясничали, а то скребутся как кошки, а месяц, и себе, скулит в такт. Бовь, уже выглянул из окна, чтобы выругать скулящего подхалима. Но месяц такое отколол, что Бовь проглотил папиросу, которая едва лишь стала приводить его в чувство. Месяц, вывалив свой язык, качался в петле. Слезы не просились, а просто потекли из глаз, из носа, даже голоса внутри притихли. Что-то случилось! Иначе, какого черта седое светило такое выкинуло? Небо заливало его сожалением своего тела, зализывая раны, до тех пор, пока на скалу не стало карабкаться расцветающее солнце. Последнее движение языка, последнее дыхание, и месяца уже нет. Небо распахнуло объятия, чтобы согреть свою могилу боли солнцем. Бовь натянул носки, завернулся в утро и выбежал на улицу. Никого. Только ветер забавляется с листьями, вырванными из черновиков дней. Списанные, прожитые. А сегодняшние? Неужели этот еще свежий листок среди других, который светится, и является тем шансом, за который нужно ухватиться в настоящий момент, прямехонько в настоящий момент и изменить, наконец, свою, отображенную в лужах осени, жизнь? Бовь попробовал словить тот листок, но ветер оказался ловчее, и вырвал его из раскрытых ладоней растяпы. Что-то толкнуло Бовь, заставило двинуться с места. Даже сердце, которое, по-видимому, только то и делало, что отлеживалось в груди, время, от времени давая о себе знать слабеньким вздрагиванием, в настоящий момент забилось и влюбилось в жизнь за пределами тела. Горемычный Бовь, который и сам, собственно, никогда и никуда не спешил, в настоящий момент бежал, как жираф из зоопарка. Падал, сдирая колени и ладони, разбивая физиономию собственного достоинства, пусть у нее волосы на лбу повырастают, поднимался и упрямо бежал дальше.
Когда прошлое осталось за горизонтом, а солнце было так близко, что слепило глаза, Бовь остановился. Под солнцем, завернутая в нищую действительность, лежала Лю. Но даже здесь, около самого солнца ей было почему-то холодно. Вздрагивает. Такая маленькая, смешная, еще совсем ребенок. Бовь стоял и любовался ею. Так проходила вечность. До тех пор, пока он не устал и не упал, прислонившись к Лю. И где он был раньше? Настоящий, неловкий, стыдливый и теплый. Даже солнце подвинулось. И правильно сделало, потому что ничего так не греет, как любовь. Ну, разве что еще стакан какао и теплая ванна. Блин, зима, ну нужно же тебе было прийти именно на хеппи-энде?..
↳
↳