да собственно что тут особо рассказывать - это нужно читать, вникать, впитывать и передавать из поколения в поколение накопленный опыт и знания...
посвящается празднику 8 марта, а также всем нынешним и будущим родителям подростков :-)
"Фигура в девичьей раздевалке"
(Школьничег, эротическая проза)
(с)
Известно, что в любом детском коллективе, типа школьного класса, имеются свои "аутсайдеры". То бишь, "изгои". По-ученому "парии". А проще говоря "чмошники".
Да, это известно всем. Об этом пишут в книжках, об этом предупреждают психологи, об этом говорят учителя. Разумеется с тревогой и озабоченностью.
В той школе, где я учился, нам с первого класса втирали в уши эту тревогу и озабоченность возможной "детской дедовщиной". И аккурат к восьмому - нас проняло. Мы огляделись, посмотрели друг на друга и задались вопросом: "Известно, что во всех приличных коллективах имеются "парии". А у нас? Должны же мы кого-то чморить и заклёвывать своими жестокими клювами, подчиняясь безжалостному закону стаи? А то просто какое-то неуважение к фундаментальным основам психологии, этологии и прочих достойных "логий".
И мы решили провести демократические выборы на должность "классного чмошника".
Первой выставили кандидатуру Славы Маерзона. Это было логично, поскольку те же социальные науки настаивали на неизбежности хоть какой-то национальной ксенофобии в наших недоразвитых мозжечках. Нет, водились у нас ещё Наргиз Качилава и Чулпан Макгрегор, но то были девочки, а потому решили мы для начала остановиться на простом и кондовом бытовом антисемитизме.
И спросили у Славы:
"Слава, можно, ради уважения к социально-психологическим наукам, мы время от времени будем называть тебя "жидовской мордой"?"
Слава улыбнулся, застенчиво и мечтательно; скромно потупился; скосил взгляд на свою ладошку, нежно сжимавшую оранжевый спасательный круг, служивший ему эспандером... и, осияв нас теплом своих интеллигентных карих глаз, ответил со всею доброжелательностью:
- Конечно, можно. Только учтите: в этом случае ВАШИ морды не назовут и жидовскими. Их назовут "никакими"...
- Ты, Слава, жлоб и сионист! упрекнули мы.
- Да! гордо ответил он, и мы стали думать дальше, над кандидатурами.
И тут вспомнили о Васе Петелине. Да, самое время было вспомнить о нем.
Что такое был Вася Петелин? Был ли он главной мишенью для рогов и копыт нашей стадной ненависти? Был ли он самым умным и добродетельным среди нас? Был ли он истинным исполином разума и духа?
Пожалуй, нет. Не настолько всё плохо. Иначе мы бы его зачморили гораздо раньше. Ведь известно, что истинные исполины разума и духа это как раз те, кто не может совладать с дураками и уродами, а может лишь провоцировать в них животную зависть к чужому блистательному превосходству и пробуждать страсти самые пещерные и троглодитские. О да, когда над болотной кочкой твоей серой личности гордо высится этакий Монблан интеллекта, увенчанный ослепительными снегами благочестия что поделать! правая рука сама собой тянется к ледорубу, а левая к динамитной шашке. Cest la vie...
Так вот Васе повезло: истинным исполином разума и духа он не был. И даже среди нас не был он "самым умным". Но он был Задумавшийся. Как тот кролик у Фазиля Искандера. Кстати, верхние Васины резцы очень гармонировали с этим образом.
В чем выражалась Васина задумчивость? Сейчас расскажу.
Итак, хотя до той поры его не чморили массированно и прицельно, однако ж порой подъ**ывали и даже до**ывались. Да, школьный класс это место, где все до**ываются до всех, типо, война по Гоббсу.
И давно было подмечено, что у Васи Петелина какая-то неадекватная реакция на до**ывание и подъ**ывание. Реакция явно изобличавшая в нем избыточно рефлексирующего интеллигента, то бишь - Чересчур Задумавшегося Кролика.
Вот чтО говорит нормальный индивид, когда до него до**ываются? Он говорит: "Отъ**ись!"
А что говорил Вася? Он говорил: "Давай попробуем вникнуть в суть твоих внутренних проблем и найти корень мотивов, побуждающих тебя до**аться до меня".
Что на это отвечали натуры целостные и незамутненные? Они отвечали: "Ты чо буруешь, г**дон? Ты кому, **ять, проблемы создать грозишься?"
То есть, они принимали Васину заботу о гармонии их внутреннего мира за проявлении агрессии... и все издержки такого превратного понимания были Васины.
Я же, в силу своей природной порочности, как-то попробовал сбить Васю с пути истинного и поспособствовать его интеллектуальной деградации. Я как-то сказал ему:
"Вася, зачем ты говоришь столько слов, когда до тебя до**ываются? Тебе оно впрямь надо искать мотивы и корни? А на**й оно тебе надо? Давай посмотрим правде в глаза: когда до тебя до**ываются тебе надо, чтобы от тебя отъ**ались, и больше ничего. Ну так и скажи по-человечески: "Отъ**ись!" А если хочешь блеснуть изысканностью своей риторики скажи: "Отъ**ись, блин на**й!" Или даже "Отъ**ись, *ля, на**й, в **зду!" И тебя поймут! Будь проще и люди от тебя отъ**утся".
Вася же улыбнулся, на манер Будды перед сангхой, и молвил:
"Я понимаю мотивы и корни твоего желания внушить мне мысль, будто я не должен искать мотивы и корни. Но только суть в том, что вещи представляются не такими, каковы они истинно по своей сути"
"Ндя?" - осклабился я в ответ.
"Именно!" - кивнул Вася со сдержанной гордостью.
Я не сдержался и влепил ему фофан. Прямо в лоб. И сказал:
"Хотя тебе могло показаться, что это был фофан по лбу, но истинная суть вещей... мнэээ... короче, **й с тобой, золотая рыбка!"
Впрочем, то все были нюансы Васина Задумчивость и полемическая неадекватность. На самом деле определяющим фактором в выборе его "классным чмошником" явилось то, что Вася в ту пору болел, сидел дома с ангиной, и потому не мог взять самоотвод, подобно Маерзону. Хотя, конечно, - что тоже существенно - он ни разу и не был подобен Маерзону. Честно сказать, по физической конституции Вася скорее был подобен смычку от контрабаса Маерзона, на котором тот Маерзон на контрабасе пиликал, как на скрипке, держа на плече.
К слову, и Васино умение выторговать качественную двустороннюю ангину у самого нищего бродячего сквознячка тоже не могло не быть предметом нашей черной зависти. Мы-то жрали пломбир килограммами, до синевы торчали после душа на балконе и хоть бы легкий чих. А Вася валился с температурой от единого взгляда на мятный леденец. Все в точности по Джерому. И каждое лыко в строку.
***
То был четверг, долгожданный четверг, великий день, ознаменовавшийся выходом Васи в свет - храма знаний - после тяжкой, продолжительной и чертовски завидной болезни.
Первый урок был физра. И Вася, едва объявившись, сходу предложил нам порадоваться за себя:
- Что ж, температура за бортом плюс двенадцать, а значит сейчас немножко побегаем и снова ангина как с куста!
"Вот ведь гад!" - возмутились мы про себя. А вслух сказали:
- Э, э! Погоди! Ты нам нужен. Мы тут решили, что теперь будем тебя чморить!
- Что? Вася приподнял свои задумчивые брови. А зачем? Каковы, позвольте спросить, ваши мотивы и корни?
- Таковы, что во всех книжках написано: мы должны сплотиться в хищную стаю и жестоко обижать намеченную жертву нашей бессмысленной брутальности. Вот, собственно, тебя мы и наметили.
Вася усмехнулся:
- Вот еще новости! Нетушки, я от вас сейчас обратно заболею!
И стал переодеваться, издевательски равнодушный к нашему ощерившемуся на него коллективизму.
Поначалу, конечно, мы хотели его побить, запытать до смерти, расчленить, а потом склеить обратно и вывалять в дегте с перьями. Но у нас не было ни перьев, ни тем более дегтя. И Коля Ворхолкин, по прозвищу Acid, придумал лучше. Он был великий художник, в третьем классе даже участвовал в городской выставке детского психоделического рисунка, а великие художники они во всем имеют творческий подход. И вот Ворхолкин незаметно умыкнул Васины спортивные штаны, которые тот выложил на лавку, и подверг их своему гению.
Надо сказать, у Васи был очень пижонский цвет беж - спортивный костюм. Можно сказать, парадный. Не для усердных занятий по совершенствованию своей чахлой тушки, но лишь для мимолетных свиданий с осенним бризом, в своих объятиях несущим благодать и ангину. А у Ворхолкина очень кстати оказался под рукой зеленый фломастер...
***
- Сволочи! обругал нас Вася после урока, в той же раздевалке. Лишь тогда заметил он художество на своей заднице: месяц на левой полужопице и солнце на правой. Когда же натягивал свои бежевые штаны перед уроком упустил из виду, поскольку уже снял очки.
- Да это ж круто, - сказал Коля Ворхолкин. Прикинь: человек и планетарий. Типо, звезды на жопе и нравственный закон внутри.
- Уроды! продолжал злобиться Вася. Ничтожные мокрицы! Прудовые гидры зла, бесхордовые и безмозглые! Эвглены вы зеленые! Фитопланктон!
Но мы продолжали реготать, унижая его человеческое достоинство и познания в начальном курсе биологии. И тогда Вася, совсем разъярившись, выпалил:
- Все вы жалкие онанисты!
По тогдашнему нашему уровню духовного развития, это была очень оскорбительная инсинуация. Потому что все дрочили, все были покамест "невинны" - то бишь "автономны" - и потому все обиделись на эту неполиткорректную правду.
- А ты, типо, самый *барь-террорист? спросили мы. Так вкуси ж пиршества разврата!
- Вы что удумали, клоуны-***арасы? осведомился Вася, когда мы повалили его, ухватили со всех сторон и принялись стаскивать с него эти бежевые шкары, осененные космическими светилами.
Мы, хоть были сердиты, снизошли до объяснения:
- Вот сейчас тебя разоблачим до основания и закинем в бабскую раздевалку!
Вася взвился и запищал:
- Да чего я такого сказал-то?.. В чем мотивы и корни...? По статистике девяносто восемь процентов... Постойте!.. Трусы хоть оставьте, волки!
Но мы были безжалостны и неумолимы, как и положено циничной подростковой стае. Взявши голого Васю за руки и за ноги, мы вынесли его в коридор, немного приоткрыли дверь в соседнюю раздевалку оттуда выпорхнул негодующий заполошный визг - и, втиснув "подарочек" в щель, тотчас захлопнули.
Потом мы отступили вглубь коридора, чтобы не стеснять Васин свободный полет, когда его вышвырнут из логова разъяренных фурий.
Однако ж, вопреки нашим ожиданиям, время шло, а старт с Байконура все откладывался.
"Как это странно, господа", - заметил Маерзон, в рассеянности потискивая свой циклопический эспандер.
"Любопытно, что там происходит? сказал кто-то еще. Неужто они решили кастрировать его шпильками для волос, а не пилочками для ногтей, как мы полагали ранее?"
"Может, его надо уже спасать?" - сказал гуманный я.
"Да наверное, уже поздняк метаться..."
"Точно! ***дец котёнку..."
И мы вернулись в свою раздевалку.
Лишь под самый конец перемены, когда мы уж собрались идти на алгебру, в раздевалку завалился Вася. Сам завалился, своим ходом, на сей раз без конвоя.
Смотрелся он даже чуть более задумчивым, нежели обычно, однако в целом довольным, возмутительно довольным, и что главное совершенно непомятым.
"Что там было?" - строго вопросили мы.
Вася присел на лавочку, стал неторопливо одеваться, еще более равнодушный до коллектива.
"Послушай ты, крысеныш! заявили мы. Если понадобится, мы перелопатим все наставления Святейшей Инквизиции, перероем все методички Гестапо но ты, лишенец, скажешь нам правду!"
Вася улыбнулся. Беззлобно и философично. И наконец соблаговолил обратиться к нам:
"А какой ответ способен был бы удовлетворить ваш скотский интерес и пресечь ваши садистские поползновения? Вот скажу я, будто ничего не было. Так станете пытать дальше, ибо не то хотите услышать. Скажу я, будто было что-то. Вы скажете "писишь!" и все равно станете пытать дальше, вытягивая подробности, пока не обдрочитесь до смерти. Так, спрашивается, что бы вам самим не домыслить подробности и не обдрочиться до смерти? Ведь всегда нужно зреть в мотивы и ко..."
Тут мы немножко придушили его со словами: "Замолкни, прыщ, суще лукавый!"
***
На следующей перемене я подошел к Наташе Ракитиной, милой и общительной барышне, с которой у нас были доверительные, дружеские отношения. Нет, в ту пору конечно, не настолько доверительные и дружеские, чтобы совместно постигать сакральный смысл шестерки и девятки, в одном пасьянсе парою сошедшихся (фига ж витиевато завернул я!) Ага, до подобных "карточных фокусов" нам было еще далеко, целых пара месяцев. Но и тогда царила меж нами приятно легкомысленная откровенность. Вот я и спросил Наташу прямо:
- Скажи мне, Наташа, что вы там сотворили с Петелиным?
Она раскрыла свой очаровательный, земляничной неги исполненный ротик, и выговорила:
- Видишь ли, прежде чем ответить на этот вопрос, нужно понять моти...
Я поспешно прикрыл этот ротик ладонью:
- Так! Больше не говори!
И, отняв ладонь, поспешил запечатать своими самоотверженными губами ее чистые уста, покуда они не скукожились от глубокомысленности той байды, что готовы были изречь.
Однако ж, мне стало ясно: там, в раздевалке, случилось самое страшное. Причем не с Васей, а с нашими девчонками. И не они сотворили с ним но он с ними. Он заразил их своей Задумчивостью. А значит, чтобы впредь добиваться их благосклонности, нам тоже предстояло впасть в Задумчивость и работать над повышением своего интеллектуального уровня. Иначе мы рискуем до самого выпускного заниматься малопрестижным ручным трудом, лишенные перспектив развития...
***
Васю Петелина мы с тех пор больше не чморили. Но не потому, что он был носителем некой невзъ*бенной романтической тайны и все такое. А потому, что во-первых, он так до последнего класса и не отказался от своей привычки хворать по поводу и без согласитесь, трудно чморить товарища, когда его нет; а во-вторых вскоре к нам в класс поступили двое новеньких. Как на заказ: один жирный, как летающий бочонок из Вазастана, другой тщедушный кореец. Правда, кореец оказался не дурак по части тэквандо, а жирный, когда его щекотали, визжал так истошно, что мозги на дольки резал своим ультразвуком, и это немного обламывало в обоих случаях, но мы, поднявшись на новый уровень интеллекта и эрудиции, кое-как приноровились их мучить. Ведь говорят в народе: Scientia potentia est.
A propos, с потенцией и с ее реализацией в пределах нашего микрокосма, а также за тоже все пучком срослось. У некоторых, во всяком случае. Но это уже другие истории, столь же греховные, сколь и забавные.
Что же до этой, то если кто-то попрекнет меня тем, что в ней мало эротического и потому свинство с моей стороны причислять ее к данному благородному жанру, и ваще - где, блин-нафиг, та "фигура", которая в названии, я отвечу: "Бывает, что ферзем на доске наших дум и чаяний выступает фигура умолчания. Лишь вникните в свои мотивы и корни, домыслите сами, что там было в девичьей раздевалке, и..."