открыл для себя недавно Сашу Чёрного (А. М. Гликберга).
среди всех прочих писателей-эмигрантов времён революции 17 года, Саша Чёрный писал без пошлости, каковая охватила всех наших писателей, изгнанников и убежавших.
извращенец-Набоков фиг-то с ним, но даже Бунин был пошл, А. Толстого вспомнить хотя бы, как хотелось тошниться от ощущения, будто живот проститутки набит непережёванным сырым картофелем.
Саша Чёрный, рассуждая о сексе, не скатывается до скабрезности - понятно, о чём он, и никакой грязи в то же время.
рассказ "КОМАРИНЫЕ МОЩИ"
о том, что не стоит усердствовать с похудением.
только цитаты:
От первозданной Евы до пушкинской, скажем, Ольги традиция эта крепко держалась: мужчина Онегин ли, Демон, Печорин весь в мускулах шел, потому что мужчина повелевать должен. А женщина, благодарение Создателю, плавный лебедь, воздушный пирог, персик наливной, не то чтобы кость у нее из всех углов выпирала.
в русской песне: "Круглолица-белолица", "яблочко наливное", "разлапушка". Слова-то какие круглые были. Народный вкус здоровый: баба жнет, она же и рожает. Кощеев бессмертных в хозяйстве не требовалось.
И плясали тогда не хуже теперешних, вес не мешал. Не то что медведицей, легче одуванчика иная выходку сделает. "Перед мальчиками хожу пальчиками, перед старыми людьми хожу белыми грудьми..." Действительный статский советник и тот не выдержит.
Или, к примеру, возьмем здоровый старый турецкий вкус.
В старых гаремах я не бывал, однако по открыткам и по Пьеру Лоти понятие себе составил. Усладу туда со всего света собирали. Туркам вина нельзя, поэтому они на пластику и набрасывались. Купола круглые, лунный серп круглый, ну и женщины соответственно тому. Зря им ходить не дозволялось, чтобы плавность не теряли. Рахат-лукум внутрь, розовое масло снаружи. Красота...
Разлягутся вокруг фонтана волна к волне льнет, волной погоняет. Дежурный евнух только нашатырный спирт от волнения нюхает... Аллах тебя задави!
Опять и царь Соломон, человек вкуса отборного, довольно явственно указывает: "Округления бедер твоих, как ожерелье, сделанное руками художника". Стало быть, против пластики и он не ополчался, а уж на что мудрый был.
А теперь видали, что моя Наташа, на других глядя, над собой сделала? Начала гурией, кончила фурией.
Для чего, спрашиваю я ее, ты себя так обточила? Смотреть даже неуютно. Трагические глаза в спинной хребет вставила, думаешь, мир удивишь.
Подкатился я как-то к ней в добрую минуту: ну скажи, Ната, ниточка ты моя, для кого это ты себя в гвоздь заостряешь? Не для меня же, надеюсь. Вкусы мои тебе с детства известны. А ежели, не дай бог, для других, то где же такие козлы противоестественные, чтобы на твое плоскогорье любоваться стали?
Головокружения пошли. Паркет, говорит, под ней качается. Вполне логично: ежели женщина себя третий год в Тутанхамона превращает...
Дочка даже, тринадцатилетняя килька, туда же. Линию себе выравнива... Всей провизии в ней на франк, какая там еще линия!
Ты, говорю, чучело, растешь тебе питаться во как надо. Я в твоем возрасте даже сырые вареники на кухне крал, до того жадный был.
Придешь домой, носом потянешь: прежде хоть обедом пахло, а теперь одной голой пудрой.
По ночам даже пельмени снятся, гуси с кашей мимо носа летают. Только одного за лапку поймаешь, ан тут и проснешься. Сунешься босой к буфету, а там только граммофонные пластинки да банка с магнезией, чтоб она сдохла!
А я так полагаю: ежели бы завтра шутники какие пропечатали, что модно щипцы для завивки в ноздре носить, все дамы так оптом носы бы и продырявили. Уж мои-то первые, будьте покойны-с.
Я уж и то прикидывал: не через женский ли этот недоед и весь мировой кризис колом встал?
Как вы полагаете?