Когда я была в шестом классе, на меня в первый (и по счастью, в последний) раз написали эпиграмму.
В ней было все, что положено иметь хорошей эпиграмме.
Была удачная рифма. Была ирония. Немного гротеска. И, что самое главное, в сущности, она где-то на символическом уровне она была глубоко правдива. Правдива настолько, что не утратила своей актуальности и по сей день, потому что от указанной черты характера я так и не избавилась.
И что самое ужасное - написал ее сильно влюбленный в меня мальчик. Ну, влюбленный по той простой причине, что посадили его ко мне за парту " на воспитание".
Его влюбленность продолжалась уже второй год, чувств своих он не скрывал, я с гордостью числила его в поклонниках, и вдруг..
Как это полагается в таких случаях, эпиграмма долго была тайной, но, наконец узнала о ней и я.
Можно было конечно, засчитать эпиграмму за просто-стихи и быть вполне довольной тем, что мне первой из класса написали стихи, но не выходило.
Чем дальше шло, тем хуже мне становилось. Все было непонятно.
Раз он это написал (думала я) , то совершенно очевидно, что он меня разлюбил. В противном случае, он написал бы мне что-то такое же хорошее, как он имел обыкновение писать.
Недели шли за неделями, я перестала прыгать и скакать, а вместо этого ходила грустная и задумчивая.
Ясно, что ерунда. Пусть бы разлюбил. Я-то никаких чувств не декларировала.
Но зачем продолжает делать вид, что все по-прежнему?
Ну и второе. Даже если разлюбил, то зачем же - ТАК?
Потом время сделало свой поворот, я забыла злосчастную эпиграмму, влюбилась в другого мальчика, а моему соседу ничего не помешало сохранить свои чувства до самого выпуска.
Так вышло, что весь наш класс растерялся как-то сразу и безнадежно.
И только с ближе к 15летию выпуска вдруг, ни с того, ни с сего мы стали встречаться периодически и с редким удовольствием.
На одной из таких встреч вдруг возникла из небытия Малиновая Тетрадь. Некогда она была самым большим достоянием нашего класса.
Начиналась она, как положено, анкетами, из которых можно было в частности, узнать, что " поцеловать курящую девушку, все равно, что облизнуть пепельницу" . Мы читали это вслух и просто умирали - до чего в стандартных 30 вопросах ярко отражалась личность каждого.
Дальше шли написанные нами же про нас всякие повести и сказки, представлявшие обычно переложение каких-нибудь известных сюжетов. Каждый писал небольшими отрывками, поэтому повороты сюжета порой были совершенно фантастические. Это пестрое лоскутное одеяло тоже много рассказывало о каждом.
Затем почему-то шел очень большой доклад о Шекспире, непонятно зачем вписанный именно сюда и всех возмущавший до белого каления. Однако с жизнью и деятельностью Шекспира все ознакомились хорошо и подробно.
Потом шла еще какая-то ерунда, пожелания на Новый год, потом... потом был сложенный в треугольник "секрет". В "секрете" была та самая эпиграмма, и я сразу же это вспомнила.
Я схватила тетрадь и помчалась к стойке. Туда, где тихо и мирно пил автор.
- Слушай, - сказала я, - слушай!
Он стал слушать, но я только стучала ногтем по бумаге.
- Нет, ну как ты это написал? Просто расскажи - как... Хоть ты и талантливый, даже для тебя это слишком хорошо.
Он еще выпил. И сказал совершенно спокойно.
- А я хорошо помню, знаешь ли. Я весь день пытался написать о любви, о тебе. Но получилось - это..
Я не нашла, что сказать.
Но думаю, что вся правда жизни состоит в том, что любить тебя по-настоящему может только тот, кто тебя хорошо знает. Со всем плохим и со всем хорошим, что в тебе есть.
Нет-нет, совсем не тот, кто начинает называть любимой, даже не спросив разрешения...