Доктор философии и профессор Всепутеминского университета, многоуважаемый Йети-Да был личностью незаурядной, можно даже сказать, уникальной. В Лаворию его приволок из своей очередной экспедици Полярник. Мохнатый монстр-дикарь из первобытного племени снежных людей подвернул ногу и почти уже насмерть замерз в снегах, когда сердобольный Полярник случайно об него споткнулся, раскопал сугроб, пожалел чудовище и взял его с собой в надежде продать в королевский зоопарк.
На корабле беднягу отогрели, вылечили, откормили, посадили в клетку. К немалому удивлению членов экспедиции, зверюга буквально за неделю начал сносно говорить по-лаворскии и обрел имя. Он сам сообщил удивленным человекам, что в племени его звали Йети, что означало "удар дубиной, проламывающий череп". Полярник с коллегами хохотали, чувствовали себя эдакими профессорами Хиггинсами, мол, вон даже неразумного зверя говорить обучили! А неразумный зверь за время путешествия до Всепутемина как-то сам собой выучился читать и писать, что, положа руку на сердце, не все в той экспедиции умели. Смеяться полярники перестали, и смотрели на зверя даже с некотрой опаской.
Полярник настолько проникся к своему спасенышу, что по прибытии не стал сдавать ни в зоопарк, ни в цирк, в поселил мохнатого вундеркинда у себя. А тот тайком от спасителя возьми да поступи в университет, да еще на философский факультет. Закончил его в два раза быстрее, чем положено было, пошел учиться дальше... в общем, вы поняли. Ума палата у шерстяной горы оказалась. Получив докторскую степень, Йети стал прибавлять к имени частицу -Да, что в его племени означало "очень образованный и авторитетный снежный человек". И очень собой гордился.
Единственное, что не давалось Йети-Да совершенно, так это человеческие манеры. За столом он хватал лапами кусок мяса, желательно с кровью, и сжирал, громко чавкая.
Спать на кровати не мог совершенно, в городах начинал сходить с ума от шума и запахов, так и не смог уяснить назначение туалета и мочился прямо на улице, а кроме того, отчетливо пованивал псиной.
В общем, помучившись немного в городе, он построил себе хижину в пригородном леске и зажил там припеваючи. Выращивал на огороде траву, гнал чистый, как слеза, самогон, который вышибал дух даже у закаленных троллей... А для полного счастья Полярник привез ему на день рождения зверя северного, какие на родине у Йети-да обитали. Было это что-то несуразное, носатое, волосатое, полуразумное, науке неизвестное, зато славное и даже чуть-чуть говорящее. Йети-Да звал зверюшку просто Мохнатым, души в нем не чаял и нередко выпивал с ним на пару.
Тот день у Йети-Да не задался прямо с утра. Оказалось, что Мохнатый уютно пристроился и сладко поспал на впервые за долгое время чистом и отутюженном костюме Йети-Да. Костюм был единственный, и на работу пришлось идти в таком виде, будто бы уважаемый профессор в костюме том спал, причем ночь провел на помойке, причем скорее всего прямо в мусорном баке.
Стараясь не расстраиваться, Йети колесил к университету на самодельном велосипеде и даже фальшиво насвистывал какую-то снежночеловековую народную песню. Вдруг - чпок! - на голову ему шлепнулась вонючая жидкая какашка, а с крыши раздалось издевательское хихикание горгульи Нинды.
- Что же ты, ... такая... в.... , чтоб тебя.... , совсем... - вежливо промолвил профессор, задрав голову. Горгулья не преминула воспользоваться этим тактическим промахом и накакала на него опять, в этот раз прямо на лоб, после чего с хохотом улетела в поисках очередной жертвы.
Горгулью в городе заслуженно не любили. Некогда она была тихой и спокойной гипсовой скульптурой, украшавшей фасад городской психбольницы. На беду всепутеминцев, ее случайно оживил проходящий мимо маг, идущий от любовницы в чрезмерно радужном настроении. Ожившая горгулья оказалась неумной мелкой пакостницей: какала на головы прохожим, пугала детей в окнах и воровала с веревок свежепостиранное белье.
Йети-да некоторое время пытался оттереть чудовищно вонючую субстанцию от костюма и от шкуры, но добился только того, что распределил ее по себе ровным слоем. Пытаясь относиться к невезению профессионально философски, Йети грустно поехал дальше, уже предчувствуя продолжение полосы неудач. Они не заставили себя ждать.
Посреди единственной дороги в университет, совершенно перегородив мостовую, разлеглась в дым пьяная дриада Стендаль. Она, в отличие от Нинды, зла никому не желала, но оченно любила выпить. А в пьяном виде шлялась, пошатываясь, по городу, стараясь подслушать в окнах что-нибудь интересное. Естественно, постоянно падала в самых неподходящих местах, немедленно одеревеневала и обрастала густыми ветками. Продраться через нее не было никакой возможности. Подняться из горизонтального положения самостоятельно дриада не умела, и поднимать ее приходилось силами окрестных жителей и тягловых животных. Йети, чертыхаясь, пошел по соседним домам в поисках пары лошадей и крепкой веревки. Примерно через час, когда смущенную и виноватую дриаду поставили вертикально, Йети-Да понял, что безнадежно опоздал на собственную лекцию, что студенты наверняка не расстроятся, а вот от коллег ему достанется. Студенты мохнатого профессора скорее любили, а коллеги-профессора - скорее наоборот.
Особенно не любила Йети-да деканша факультета магии Женевьева Эйри, ярая феминистка, эмансипатка и мужененавистница. Кроме гендерных претензий у нее к Йети были претензии научные, ибо всем известно, что магия и философия - вещи взаимоисключающие. Конечно, именно она поджидала Йети в дверях университета. Вид и запах научного оппонента ее весьма порадовал. Заткнув нос и стараясь держаться с подветренной стороны, она прогундосила:
- Ну что, многоуважаемый волосатый коллега, ректор распустил Ваших студентов и лишил Вас премии. И знаете, я рада этому факту. Наконец-то научное сообщество начинает прозревать на Ваш счет! Вы олицетворяете все самое для меня отвратительное, грубый волосатый вонючий мужлан! И ведь студенты берут с Вас пример! Я с трудом удерживаюсь, чтобы не лишить Вас способности размножаться. Впрочем, к чему утруждаться, размножение Вам и так наверняка не грозит, кому такой приглянется?
На этом Женевьева издевательски захохотала, эффектно тряхнула кудрями и пошла прочь. Уже понимая, что день случился совршенно пропащий, Йети-Да в пику Женевьеве решил найти горячую воду с мылом, кусок мяса и утешение у одной из своих сердечных подружек, коих, вопреки мнению магички, во Всепутемине имел великое множество. Профессор был мужчиной настолько экзотичным, что все городские девицы не слишком строгих нравов поспешили поиметь мохнатое чудовище и обсудить впечатления с подружками.
Однако же, не везет, так не везет. Первых трех не оказалось дома. Четвертая была дома с мужем. Пятая упала в обморок от его вида и запаха, шестая дала ему по морде (он тщетно пытался вспомнить, за что) и захлопнула дверь. Седьмая несказанно обрадовалась и попыталась познакомить его со своими родителями, восьмая... ну, и так далее. Это был полный, абсолютный облом.
Совершенно подавленный, Йети-Да побрел в харчевню "У Феечки", где надеялся как обычно выпить в приятной компании. Красава, увидев и унюхав на пороге угрюмую вонючую шерстяную гору, уперла руки в крутые бока и гаркнула:
-Ты что, в тухлятине вывалялся? Ты профессор или дворовый кобель? Поди вон, философ вонючий, тут приличное заведение, всех клиентов мне распугаешь. Во дворе бочка, вымоешься-просохнешь, тогда приходи.
Несчастный Йети побрел к бочке. На дворе стоял ноябрь, вода в бочке подернулась ледком, ветер пробирал до костей даже морозоустойчивого снежного человека. И так горько стало уважаемому профессору, что чуть не разрыдался он позорно на глазах у изумленной публики прямо во дворе городской харчевни.
Благо, мир не без добрых людей. Радуясь пропущенной лекции, в корчму направлялись два студента, Колоколь и Одувань, малыши из заграничного Цветочного города. Мохнатого профессора они считали прикольным чудиком, обоняния были лишены, к тому же были наслышаны о профессорском ядреном самогоне...
В общем, менее чем через час вымытый до скрипа Йети-Да безо всякого костюма сидел у костерка возле своей хижины в обнимку со счастливым Мохнатым и чокался с малышами трехлитровыми банками самогона. На вертеле шкворчало мясо, в небе алел огненный закат холодного ветреного дня, и жизнь была прекрасна.
- Ну их, этих баб, - заплетающимся языком сказал Йети-да. - Одни от них неприятности, будь они хоть феями, хоть горгульями, хоть профессорами. Да и снежные женщины... - тут он досадливо поморщился, припоминая, - тоже суровые, в общем.
Малыши и Мохнатый с энтузиазмом согласилась и немедленно выпили.
И только с перстами пурпурными Эос, дирижирующая закатом с высокой вершины Окских гор, укоризненно покачала головой.
↳
↳
↳